Преосвященный Феофан, Вышенский Затворник (по воспоминаниям его современников) // Журнал Московской Патриархии. М., 1953. №1. С. 49-54

ПРЕОСВЯЩЕННЫЙ ФЕОФАН, ВЫШЕНСКИЙ ЗАТВОРНИК

(По воспоминаниям его современников)


Годы детства, отрочества и юности, — десять лет, — пишущий эти строки провел в прославленной некогда Вышенской пустыни, в нынешней Рязанской области, в живописной местности на берегу реки Выши, недалеко от ее впадения в Цну. В этой тихой обители долгие годы, — с 1866 по 1894 гг. — подвизался и скончался в ней епископ Феофан (Говоров).

Автор застал в обители еще многих монахов, которые помнили затворника. Некоторые из них рассказывали:

«Часто нас, тогда молодых послушников, чувства и почитания и любопытства подстрекали к тому, чтобы проникнуть в покои Владыки и посмотреть, как он служит литургию. Бывало, соберемся мы и начинаем просить келейника Владыки, чтобы он нас пустил. Добрый отец Евлампий послушает, послушает, покачает головой, потом улыбнется и приложит палец к устам, и мы, сняв обувь, в одних чулках, на цыпочках, тихо-тихо проберемся к дверям и с замиранием сердца несколько минут наслаждаемся лицезрением священнодействующего Святителя, потом с тою же бережной осторожностью, чтобы не нарушить его молитвенного подъема и оправдать доверие любимого нами отца Евлампия, удалялись».

Епископ Феофан родился в селе Чернавске, Ливенского уезда, Орловской губернии, в семье священника, и при крещении был наименован Георгием, в честь преподобного Георгия Хозевита.

Отличавшиеся усердием в вере, любящие родители, а вместе с тем и превосходные педагоги, отец и мать маленького Георгия с ранних лет заложили в нем крепкие религиозные основы. Наделенный редкими способностями, с характером добрым, мягким, мальчик проявлял исключительную любознательность в вопросах христианского вероучения и истории. Когда пришло время, стены Ливенского духовного училища приняли нового ученика, — Георгия Говорова. По успешном окончании училища, отдан был он в Орловскую духовную семинарию. Ректором ее в то время состоял архимандрит Исидор, впоследствии знаменитый митрополит С.-Петербургский. За годы учения ректор в полной мере оценил способности и исключительное благонравие Говорова, а юный семинарист словно бы предчувствовал в своем наставнике будущего крупнейшего деятеля родной Церкви. Связь их не порвалась с успешным окончанием Г. В. Говоровым Орловской семинарии, — впоследствии епископ Феофан на всю жизнь сохранил благодарную привязанность, почитание и любовь к своему бывшему духовному руководителю и не раз во времена сомнений обращался к нему за мудрым его советом.

Приближаясь к окончанию семинарского курса, молодой Георгий Васильевич Говоров видел перед собою обычный, традиционный, «наследственный» путь рожденного в духовной семье — путь пастырского служения в иерейском сане. Он и готовился к этому, и уже подыскивал себе будущую спутницу на этом жизненном пути... Нет, иное готовил ему Промысл Божий на той же дороге служения Церкви.

В год окончания Г. В. Говоровым семинарии, среди лета, в семинарию вдруг поступило предложение Киевской Духовной Академии прислать одного семинариста для пополнения студентов первого курса. Выбор руководителей семинарии остановился, естественно, на одном из лучших ее воспитанников, на кандидате наиболее подходящем. Так, уже мнивший себя в самом близком будущем священником, совершенно неожиданно для себя Г. В. Говоров стал студентом Академии.

Одним из самых значительных событий в студенческой жизни. Г. В. Говорова было знакомство с иеромонахом Лавры о. Парфением, к которому относились с почитанием почти благоговейным не только лаврские монахи, но и все, его знавшие. Встреча эта привела к длительному и глубокому общению двух разных по культуре, но объятых одним пламенем душеспасительной веры людей. И вероятнее всего, что именно под влиянием частых и долгих бесед с подвижником у студента родилось желание посвятить себя служению Богу в монашеском звании. Постепенно желание это перешло в решение — крепкое, бесповоротное. Решение это осуществилось без трудностей. По успешном завершении академического курса, Г. В. Говоров ректором Академии архимандритом Иеремией был пострижен в монашество под именем Феофана. Вскоре молодой монах был рукоположен в иеродиакона, затем в иеромонаха, и ему присвоена была ученая степень магистра богословия.

Одновременно с Говоровым был пострижен и еще один окончивший, Михаил Булгаков, с наречением ему в монашестве имени Макария. В дальнейшем пути двух бывших однокашников скрещивались.

Вот как вспоминает епископ Феофан знаменательнейший в своей жизни день пострижения:

— Мы отправились в Лавру к духовнику митрополита и братии, иеромонаху о. Парфению, за благословением и наставлением. О. Парфений сказал лам: «Вот вы, ученые монахи, набрались всяких правил, но знайте одно: молитесь, и молитесь непрестанно в сердце Богу».

Эти слова старца глубоко запали в сердце молодого монаха и стали для него заветом на всю жизнь. В своих бессмертных богословских трудах он отводит исключительное место умно-сердечной молитве.

Начинается учено-педагогическая деятельность иеромонаха Феофана — в Киеве, Новгороде и в Петербургской Духовной Академии. Затем он посылается в Константинополь, возвращается оттуда в Академию и, наконец, получает назначение в Иерусалим, в Духовную Миссию.

В Иерусалиме проходят пять лет его жизни, полных напряженной и плодотворной работы. Здесь происходит глубокое его проникновение в дух восточного подвижничества. Он много путешествует по святым местам Православия, в том числе и по Афону, и в богатых монастырских библиотеках, по подлинникам, изучает творения Святых Отцов. И нет сомнения, что если бы не эта длительная и проникновенная учено-исследовательская работа, не вышли бы в свет столь прославленные в богословском мире труды, как пятитомное «Добротолюбие», «Слова» преподобного Симеона, Нового Богослова, «Невидимая брань».

По возвращении из Иерусалима в Россию, ученый монах получает высокое назначение, — ректором С.-Петербургской Духовной Академии.

В 1859 году состоялись наречение и хиротония архимандрита Феофана во епископа Тамбовского. Ранее эту кафедру занимал епископ Макарий (Булгаков). Когда Владыка Макарий перед отъездом на место нового назначения, в Харьков, прощался со своей паствой, кто-то из прихожан в своей речи сказал: «Владыка, мы вас никогда не забудем». На это святитель ответил: «Я слышал, что вместо меня назначен сюда нынешний архимандрит Феофан, человек прекрасной души; когда он к вам приедет, то вы очень скоро забудете меня». Тамбовцы, конечно, не забыли отбывшего пастыря. Но Преосвященный Феофан необыкновенной кротостью своего характера, непосредственностью, редкой деликатностью и участливейшим вниманием к нуждам пасомых в короткое время приобрел всеобщую любовь. Через три года Владыка был переведен на новую кафедру, — во Владимир. Но не долго пробыл он и здесь. Человеку милостивого сердца, созерцательного ума и исключительно доброго, мягкого нрава, ему трудно было править многообразными делами епархии, требовавшими во многом практической деловитости, административной властности, начальнической строгости. Особенно удручала его необходимость разбирать судебные тяжбы среди духовенства. Чистая душа его отвращалась от духа вражды среди тех, кто непрестанно должен подавать личный пример жизненного поведения пасомым, среди тех, кто должен дышать только духом мира и любви... Все большая пробуждалась в нем склонность к уединению, тяготение к тиши монастырской.

Еще будучи Тамбовским епископом, при обозрении епархии, Владыка Феофан побывал в Вышенской пустыни, входившей тогда в пределы Тамбовской губернии, и своим строгим монашеским уставом обитель очень ему полюбилась. Назначая туда настоятелем эконома архиерейского дома игумена Аркадия, Владыка на прощание сказал ему как бьи пророчески: «Поезжайте, о теш игумен, туда, а там, Бог даст, и я к вам приеду».

Желание устраниться от управления Владимирской епархией у Владыки Феофана стало приближаться к решению. Посоветовавшись со своим давним духовным руководителем, Митрополитом Исидором, он подал прошение в Святейший Синод об увольнении его на покой с правом пребывания на Выше. Ходатайство Владыки было удовлетворено. Он был назначен настоятелем Вышенской пустыни.

Уход Преосвященного Феофана вызвал немало домыслов и предположений. Среди досужих толкователей были и утверждавшие, что Владыку вынудили уйти на покой неблагоприятно сложившиеся епархиальные обстоятельства. Нет, — из писем Владыки Феофана к разным лицам, особенно из писем к Митрополиту Исидору, видно, что в епархии у него все обстояло благополучно, что никаких внешних причин, побуждавших его к уходу, не было.

Но не возможностью покоя влекли к себе сердце Владыки тихие монастырские стены, — звали они его к себе на новый духовный подвиг. В прощальной своей речи к Владимирской пастве он сказал так: «Не попеняйте на меня, Господа ради, что я покидаю вас. Ваша доброта и ваша любовь никогда не заставили бы меня переменить вас на другую паству. Но есть запросы духа, которым внемлет разум и не противится сердце. Всем присуще стремление к покою, этого стремления не лишен и я. И я стремлюсь к покою, — но не ради телесного отдыха, а для того, чтобы устраниться от насущных дел и заняться другим делом, к которому лежит моя душа...»

Владыка Феофан прибыл в Вышенскую пустынь в качестве ее настоятеля. Естественно, он должен был входить во все нужды обители. Он исполнял свой долг, прилежно занимался всякими административно хозяйственными делами. Но все это слишком напоминало ему его недавнее

прошлое, с которым он так решительно расстался, все это слишком отвлекало его от высоких замыслов и от их свершений. Вскоре он подает новое прошение, — об освобождении его от должности настоятеля пустыни. И опять его желание исполняется.

Долгожданное уединение, к которому с такой настойчивостью стремился святитель, наконец, пришло. Первые шесть лет он устанавливает для себя такой порядок: выходить из кельи только по праздникам и только в церковь, — и служить в ней. Потом меняется и этот порядок. Владыка затворяется у себя на весь Великий пост, а затем и вовсе прекращает выходить из своего уединения и за редчайшими исключениями никого у себя не принимает.

Сокровенна жизнь затворника, но точно известно, что Владыка Феофан ежедневно служил Божественную литургию, — один, без чтецов и певцов. Как он отправлял службы практически? Из писем его явствует, что следуемое он иногда пел, иногда читал гласно, а иногда прочитывал молча, — в зависимости от внутреннего своего состояния.

Все свободное от молитвы время, все свои силы отдает затворник вдохновенному своему призванию. По ходу работы во множестве читает он необходимую разнообразнейшую литературу на русском и иностранных языках. В трудах, в тиши уединения, одинаковой днем и ночью, постепенно рождаются творения, равных которым по глубине мысли и по красоте изложения трудно найти в религиозно-философской литературе.

С внешним миром Владыка Феофан порывает, однако, не совсем. Сохранившиеся и относящиеся к временам его затвора письма и ответы на письма к людям самым разнообразным, касающиеся вопросов веры и жизни, поражают ясностью, точностью, убедительностью, прозорливой мудростью. Занимается он и живописным искусством, в котором обладает и большими знаниями, и талантом. А чтобы дать отдых уму, отдается он и физической работе, — трудится на токарном станке, переплетает книги.

Как уже было сказано выше, за двадцать два года затворнической жизни святителя встречи его с людьми представлялись редчайшими исключениями. Одним из таких исключений были беседы с ним настоятеля пустыни, того самого архимандрита Аркадия, некогда игумена, которого Владыка, будучи епископом Тамбовским, направил в Вышенскую обитель. О. архимандрит, не предпринимал ни одного важного дела по обители, не посоветовавшись с Владыкой и не получив его благословения. По словам свидетелей, отправляясь к затворнику, о. настоятель неизменно возлагал на себя крест и клобук, полагая, очевидно, каждое свое посещение Владыки ответственной и торжественной миссией.

Современники рассказывают также, что несколько раз бывал у епископа Феофана живший на покое в обители игумен Тихон. На этом следует остановиться подробнее. Игумен Тихон учился в Тамбовской духовной семинарии, и тогда же состоялось его знакомство с Владыкой. Впоследствии знакомство это поддерживалось взаимным письменным общением. По окончании семинарии, Тихон принял монашество и получил назначение в Тамбовский Казанский монастырь. По истечении некоторого времени, будучи иеромонахом, Тихон решил отправиться в Палестину, а затем на Афон, с тем, чтобы навсегда остаться на Святой Горе. Уже собираясь в дальнее путешествие, иеромонах Тихон написал о своем намерении епископу Феофану и просил его благословения. Вот как ответил ему святитель: «Жаль, что Вы раньше мне об этом не написали, я Вам никогда не посоветовал бы этого. Боже Вас сохрани изъявлять свое согласие оставаться на Афоне навсегда. Поиспытайте себя сначала, там неимоверная тоска по родине». Впоследствии игумен Тихон так свидетельствовал о дальнейшем: «Пробыв на Афоне три года, я не мог там оставаться долее: страшная тоска по России побудила

меня покинуть Афон и возвратиться на родину. Когда выйдешь, бывало, на взморье и посмотришь в сторону Одессы, то сердце кровью обливается...».

Известно, что Владыка Феофан принял однажды епископа Тамбоского Виталия. За длительные годы своего затвора лишь два раза оставил он пределы своей кельи — совершал затворное служение в храме монастыря.

Из года в год возрастали к боговдохновенному затворнику почитание и бережная любовь со стороны иноков обители, которую прославлял он бессмертными своими творениями. Монахи чувствовали высокое нравственное удовлетворение от сознания того, что они живут в одно время и под одной кровлей с великим подвижником, что в одних стенах с ними обретается сокровище, что рядом с ними непрестанно горит, излучает плодоносящую любовь к Богу, правде и людям сердце избранного.

В последний период своей жизни святитель, здоровье которого никогда не отличалось крепостью, начал слабеть. Первым стало ущербляться зрение, — и можно представить себе всю меру этого испытания для человека, призванного к книжным трудам. Вскоре к этому прибавилась болезнь ног, приведшая к бессоннице. Организм Владыки увядал, жизненные силы его оставляли. Но попрежнему ясен и бодр был его разум, а волю устремлял он к борьбе со страданиями. Из переписки Владыки Феофана видно, что почти до конца своих дней он принуждал себя избегать постели и продолжал с неизменной ревностью отдаваться работе. Последнее его письмо помечено 20-м декабря 1893 года, — за полмесяца до блаженной его кончины.

Наступило 6 января 1894 года, день Богоявления Господня. Празднику этому особенно радовался святитель всю свою монашескую жизнь по двум причинам: во-первых, 6 января было днем его рождения, во-вторых, самое имя его иноческое значит по-гречески «Богоявленный».

В день праздника святитель принял, как всегда, от своего келейника о. Евлампия скромную трапезу, которую совершал неизменно в строгом одиночестве. В положенное после трапезы время келейник подал чай, а когда вошел, чтобы убрать посуду, то увидел, что к чаю Владыка не притронулся. Подумав, что Владыка увлечен работой, он вышел. Через час он вновь вошел и взглянул на стол. Стакан был по-прежнему полон. Тогда, охваченный тяжким предчувствием, о. Евлампий устремился в спальню Владыки и пошатнулся. Святитель лежал навзничь на кровати, левая рука его была прижата к сердцу, правая сложена как бы для благословения. Никем не зримый, в тиши и уединении, наедине с Богом, закрыл он свои очи и сомкнул сладчайшесловесные уста свои навеки.

По обители быстро разнеслась скорбная весть. Двенадцать протяжных ударов колокола известили о кончине святителя. По распоряжению настоятеля пустыни монашествующая братия собралась облачить тело почившего по архиерейскому чину. Очевидцы свидетельствуют, что уста святителя были озарены тихой, ласковой улыбкой. Чин отпевания совершал епископ Тамбовский Иероним при огромном стечении молящихся.

Здесь уместно в последний раз вернуться к верному келейнику Владыки о. Евлампию, судьбы которого коснулась прозорливость святителя. О. Евлампий, здоровый и крепкий, предвидя разлуку с угасавшим безмерно любимым им наставником, с которым единственный из всех он провел много лет жизни в ближайшем общении, и, конечно, горько скорбя об этой разлуке, однажды попросил у Владыки разрешения в случае нужды беспрепятственно перейти из Вышенской пустыни в какую-нибудь другую обитель. Вот как ответил ему на это святитель: «Я умру,

а ты-то все еще жить что ли будешь?» Кончина Владыки так потрясла его келейника, что он сильно заболел, не мог присутствовать ни при выносе, ни при погребении почившего, и через две недели ушел за святителем.

Тело епископа Феофана, по его прижизненному указанию, было погребено в Казанском летнем соборе, в правом приделе, — в честь Владимирской иконы Богоматери. Могила его украсилась великолепным надгробием из белого мрамора с изображением трех книг святителя: «Добротолюбие», «Толкование Апостольских посланий» и «Начертание христианского нравоучения».

...Автором настоящей скромной статьи руководило искреннее желание возбудить в представителях современной религиозно-философской науки ревность написать обстоятельное исследование о жизни и деятельности мужа веры и благочестия, святителя Феофана, и тем самым привлечь внимание учащихся в духовных школах и готовящих себя на путь пастырского служения к глубине его богомудрых учений. Почерпая из них свет знания, они укрепляли бы себя им на пути христианского делания.

Архимандрит Клавдиан