Епископ Скопинский и Шацкий Питирим. Три слова свт. Феофана Затворника на Пятидесятницу. Эволюция проповеднического мастерства – от академической сложности к евангельской простоте

Святитель Феофан Затворник оставил нам, своим потомкам, огромное духовное наследие, среди которого особо выделяется корпус проповедей – основы всего многожанрового творчества Вышинского Затворника. Талант проповедника обнаружился у будущего Святителя еще в годы ученичества в Ливенском духовной училище(1823–1829), затем получил развитие в Орловской духовной семинарии (1829–1837) и Киевской духовной академии (1837–1841). По окончании духовных школ, молодой ученый иеромонах Феофан (Говоров), по благословению священноначалия, вступает на педагогическую стезю. Распоряжением Святейшего Синода он был определен смотрителем, то есть ректором, Киево-Софийских училищ[1]. А с 1843 по 1844 год, по ходатайству митрополита Филарет (Амфитеатров), Св. Синод назначает иеромонаха Феофана на должность инспектора и наставника Новгородской духовной семинарии. В октябре 1844 г. состоялся перевод иеромонаха Феофана в Санкт-Петербургскую духовную академию на должность бакалавра нравственного богословия. Три выпуска Санкт-Петербургской духовной академии – XVI (1845), XVII (1847) и XVIII (1849) – застали будущего Святителя в составе своих преподавателей. Педагогическую деятельность молодой пастырь, несмотря на частые перемены места служения, умело совмещал с проповеднической. С 1847 г. по 1854 г. иеромонах Феофан несет служение в составе Русской духовной миссии в Иерусалиме. В этот период он, как ученый, открывал для себя и исследовал богатейшее духовное наследие православного Востока. Много времени посвящал изучению языков – греческого, как книжного, так и разговорного, французского, арабского; увлекся иконописью, переводами древних текстов. Проповедническая деятельность этого периода если и была, то осталась под спудом, – ни письменных ни устных свидетельств до нас не дошло.

В апреле 1855 г. за труды в Русской Духовной Миссии в Иерусалиме иеромонах Феофан был определен в должность бакалавра церковного законоведения при Санкт-Петербургской духовной академии и возведен в сан архимандрита. Собственно, с этого времени мы и начнем анализ обозначенных темой нашего доклада проповедей. Как проповедник, обладающий богатым багажом знаний, архм. Феофан уже полностью сформировался.

15 мая 1855 г. архимандрит Феофан произнес: «Слово в день Сошествия Святого Духа»[2]. Эта вдохновенная проповедь отличается обширным цитированием Священного Писания (Евангелие (Ин. и Мф.) цитируется 6 раз, Апостол – 39, Ветхий Завет (Иез. и Пс.) – 6). При этом еще трижды цитируется богослужебный текст. Такая загроможденность цитатами, с одной стороны, придает проповеди высокий стиль, а с другой, - затрудняет восприятие ее слушателями. Правда, последние принадлежали к богословской элите – преподаватели и студенты ведущей духовной школы. Формально разбираемая проповедь соответствует всем требованиям проповеднического жанра Слова.

Символична и трехсоставная композиция основной части проповеди, логически развивающая главную ее мысль. В основу положен богослужебный текст – тропарь из антифона степенного 4-го гласа: 1 – «Святым Духом всяка душа живится», 2 – «Святым Духом всяка душа чистотою возвышается», 3 – «Оживленная и очищенная Святым Духом душа светлеется Тройческим единством священнотайне»[3]. Возвышенный стиль проповеди подчеркивает значение праздника, установленного Церковью «ради величия Пресвятаго и Животворящего Духа, яко един есть (от) Святыя и Живоначальныя Троицы». Лексическое наполнение также соответствует торжественности события, хотя архимандрит Феофан остается верен своему стремлению просто и ясно доносить до слушающих главную мысль. Наглядный пример – заключительная часть проповеди, в которой итожатся все подробности предыдущих рассуждений, а именно описывается духовный путь христианина с началом – покаянием, серединой – доброделанием и концом – «священнотайным Богообщением»[4]. Но все же нельзя не отметить еще сильное влияние на проповедника академической схоластической школы – безупречная логика в раскрытии темы, четко продуманная структура проповеди, обильная, даже чрезмерно, доказательная база из цитат и ссылок на Священное Писание и богослужебные тексты, мастерское владение этими текстами – но при всем при этом чувствуется тяжесть всей, искусно, а местами и искусственно, сконструированной гомилии.

Второе «Слово на Пятидесятницу» было произнесено архм. Феофаном уже на должности ректора Санкт-Петербургской духовной академии. Две эти проповеди разделяет короткий, но довольно насыщенный период в жизни Святителя. Сначала ректорство в Олонецкой духовной семинарии, про которое в письме от 6 декабря 1855 г к своему академическому наставнику – епископу Нижегородскому и Арзамасскому Иеремии (Соловьеву) – архимандрит Феофан пишет, что из-за административных обязанностей стало оставаться меньше времени и сил для ученых трудов[5]. Но в мае 1856 г. определением Святейшего Синода архимандрит Феофан получил назначение быть настоятелем русской посольской церкви в Константинополе. В письме к архиепископу Аркадию он признавался: «Касательно моего нового назначения, не хочу скрывать, что оно мне по сердцу. Глубоко бы поскорбел, если б меня перемещали из Петрозаводска куда-нибудь опять на ректуру, но то место, где, если Богу угодно, теперь буду, предпочитаю всему для себя, не по достоинству его (ибо это священническое место), а потому, что оно очень мне под силу. Важность ректорства не мала. Судя по тому, что у меня есть и чего нет; может быть, чрез два или три курса я стал бы походить немного на ректора – и то при непрестанных трудах. И едва ли достало бы у меня на то сил, особенно в Петрозаводске!»[6]. Однако через год указом Святейшего Синода от 13 июня 1857 г. архм. Феофана снова назначают на должность ректора – на этот раз столичной, хорошо знакомой ему Санкт-Петербургской духовной академии. И второе слово На Пятидесятницу он уже произносит не как преподаватель, скованный условностями своего положения, а как ректор – более свободно, со властию.

Начинается «Слово…» красивой стилистической фигурой – амплификацией – излюбленным риторическим приемом проповедника. Говоря о созидании Церкви Божией Духом Святым на прочном основании, положенном Господом Иисусом Христом, проповедник выстраивает ряд параллельных синтаксических конструкций, каждая из которых начинается с упоминания Сына Божия: «Им окончательно открыты и уяснены апостолам тайны Царствия и все учение христианское, Им побеждены все языки и приведены в послушание вере, Им дарованы все силы, яже к животу и благочестию, Им изречены все уставы и учреждения к возращению, укреплению и ограждению верующих, Им доселе хранится целым и неповрежденным залог нашего спасения»[7]. Всем, принявшим «печать дара Духа Святаго», всем христианам, по слову проповедника, для сохранения и приумножения этого дара необходимо выполнение двух важных условий.

Во-первых, «неуклонно пребывать во всем чине и устроении церковном»[8]. Здесь подразумевается соблюдение постов, причащение Святых Таин и «все другие молитвенные освящения, хождение в храмы Божии на все службы, не в праздники только, но и во всякое время, когда позволяют дела, домашние молитвы, слушание и читание Слова Божия, беседы с людьми благочестивыми, послушание духовному отцу»[9] и все, что делает нас церковными людьми, проводящими духовную жизнь. Проповедник умело прибегает к риторическим приемам для более красочного и образного раскрытия главной мысли: «Как движением воздуха (ветром) искра раздувается в пламень, так церковностию – сим веянием духовным – возгревается в нас сила благодати Духа Божия»[10].

Вторым условием для стяжания Духа Святого является доброделание. Проповедник перечисляет эти «труды доброделания»: «Подавать милостыню, показывать сострадание, сносить обиды, защищать угнетенного, соблюдать правду, воздерживаться от гнева, зависти, осуждения и всякой похоти…»[11]. Далее в своей проповеди свт. Феофан обнаруживает пастырский поход в раскрытии тех мыслей, которые он доносит до слушателя. Это тонкое знание человеческой души будет все более и более проявляться в его гомилетическом творчестве. Все, кажется, мы делаем правильно – и молимся в храмах и дома, и в Таинствах участвуем, и ближнему помогаем, но нет в сердце того огня, который свидетельствовал бы о присутствии в нас Духа Святого. Почему так? – задается вопросом проповедник. Потому что к любому доброму делу всегда примешивается нами злое: к молитве и чтению – рассеяние и невнимательность, к милостыне – тщеславие, к служению ближним – корысть и человекоугодие. Пастырь призывает слушателей не только внешнее соблюдать, но более следить за внутренним расположением мыслей и чувств: «Не довольно иметь дела; надобно еще при делах иметь и добрые помышления и чувства, иметь искусство управлять движениями своего сердца, которое святые отцы называют вниманием, трезвением, внутренним деланием»[12]. Присущее всему духовному наследию свт. Феофана аскетическое измерение, отчетливо видно и в проповедничестве, в частности в разбираемой нами проповеди.

Третья проповедь «На Пятидесятницу» произнесена Святителем на Тамбовской кафедре 27 мая 1862 года. Начинается она богослужебной цитатой стихиры на «Господи воззвах». Перед нами уже образец совершенного развернутого слова, впитавшего в себя весь опыт предыдущих богословских трудов, молитв, аскезы и пастырского душепопечения проповедника. Структурированная по строгим школьным правилам, эта проповедь совершенно свободна от схоластики. Тут автор уже не просто ссылается на авторитет Священного Писания и святых отцов, но творчески переосмысливает Писание и Предание, являя оригинальные суждения в духе последних. В этом слове о Святом Духе дышит именно Дух Святой. Казалось бы, многие мысли из предыдущих проповедей повторяются – о даре Святого Духа, о Таинствах церковных, о принятии Духа Святого и Его действиях. Но если раньше проповедник строго придерживался хотя и святоотеческих, но «чужих» суждений (зачастую неявно, а в виде скрытых аллюзий и реминисценций), то в этом Слове он выступает уже как оригинальный мыслитель – уверенно, свободно и в строгом соответствии с православным учением. И не просто мыслитель, а художник слова. Раскрывая глубокий догматический смысл христианской антропологии, Святитель прибегает к красочному сравнению: «Как чистый луч света, отражаясь в каплях дождевых или проходя сквозь призму, разлагается на семь радужных цветов, так чистый по себе и простой дух, сочетанный с этим многосоставным организмом, при всей простоте и неизменности своей природы, явился обладающим разнообразием способностей и облеченным множеством потребностей, обращенных к веществу и миру»[13]. Далее следует хорошо узнаваемое учение свт. Феофана о трихотомии: дух-душа-тело. Хорошо зная как восточное, так и западное учение о человеке, Святитель синтезирует весь опыт святоотеческой мысли и раскрывает свое видение духовного, душевного и телесного бытия человека. Трихотомическая схема удобно используется проповедником для наглядного представления об иерархии, сокрытой как в самой человеческой природе, так и во всем тварном мире: «Дух, сочетанный с телом, поставлен в великом мире Божием быть жрецом, чтоб не только самому жить в Боге, но и все вещественное ввести чрез себя в общение сей Божественной жизни»[14]. Святитель изображает два образа: человека, чей дух живет в Духе Божией и наслаждается Богосозерцанием; и человека, чей «дух онемел», оторвавший от Источника жизни – Бога, и стал искать наслаждение в душевно-телесной сфере тварного бытия. Первый, дух чистый, «Бога созерцает и от Него приемлет ведение таин… Боговедения и таин Божественного миротворения и мироправления, чтоб и при сем многоведении невозмутимо пребывать в том же богосозерцании едином»[15]». Для второго мир стал «тусклым зеркалом, в коем ничего не видно… Отчего многоведение заглушает в нем ведение единого, отвращает от него и охлаждает к нему. Такова цена и таков плод научности в падшем»[16].

В рассуждении свт. Феофана о призвании человека все вещественное ввести через себя[17] в Богообщение, можно увидеть скрытую аллюзию на учение прп. Максима Исповедника об обожении человека и всего тварного мира. А мысль Святителя о наслаждении тварным и нетварным перекликается с известным афоризмом блж. Августина о божественном призвании человека наслаждаться Творцом и пользоваться творением и греховном искажении этого дара Божьего в полную противоположность – стремление пользоваться Творцом и наслаждаться творением.

В дальнейших своих проповедях, экзегетических и аскетических творениях Святитель будет часто обращаться к любимой антропологической теории, суть которой можно кратко свести к следующим положениям. Человек сочетает в своей сложной природе тело, душу и дух, при этом дух – высшая сила души и неотделим от нее. Сам человек может существовать на трех онтологических уровнях – телесном, душевном и духовном. Духовный человек – тот, «кто вкушает блаженство в едином Боге и всем тварным наслаждается только потолику, поколику оно не только не мешает, но еще способствует богонаслаждению»[18]. Душевный, или плотской человек «в одних наслаждениях тварями находит вкус и страдает безвкусием к Божественному…<и> какою бы ни обладал утонченностию вкуса, не имеет Духа <Святого>»[19]. Правильное устроение человека – когда его дух соединен с Духом Божиим, душа питается энергией обоженного духа, а тело – силами обоженной души. Таким образом, вектор сил человеческой природы направлен от плоти, через душу и дух к Богу. После грехопадения человека этот вектор перевернулся. Дух оторвался от Бога, душа стала паразитировать на плоти, а плоть, не находя духовной пищи, стала смертной. Падши, человек «отвратился от Бога к твари и в ней стал жить. Приходит Дух Божий, исторгает его из уз тварного и снова устремляет к Богу»[20].

Заканчивается проповедь словами из молитвы Святому Духу «Царю Небесный…», которую впервые после Великого Четверга читают на Пятидесятницу. Таким образом проповедник красиво оформляет свое слово, начиная и заканчивая его цитатами из богослужебных текстов. Форма и содержание всей проповеди безупречны. Здесь нет уже академической перегруженности цитируемыми текстами. И хотя проповедник остается верен себе, приводя шесть выдержек из Апостола в начале проповеди и четыре в конце, а также две упомянутые цитаты богослужебных текстов, все эти вкрапления очень органичны и на своем месте. В целом последнее «Слово на Пятидесятницу» свидетельствует об авторе, как о полностью сформировавшемся искусном проповеднике, достигшем пика творческого мастерства и находящегося в расцвете духовных сил.

[1] Текст распоряжения см.: Послужной список состоящего при Духовной Миссии в Иерусалиме соборного иеромонаха Феофана (Говорова), 1854 г. // АВП РИ. Ф.161. II-9. Оп. 46. 1854 г. Д. 7. Л. 12–14. (Летопись. Т. 1. С. 205).

[2] Феофан (Говоров), свт. Слово в день Сошествия Святого Духа // Феофан (Говоров), свт. Слова С.-Петербургской духовной академии ректора архимандрита Феофана. С. 165–176. (Летопись. Т. 1. С. 516–519).

[3] Там же. С. 165.

[4] Там же. С. 175‒176.

[5] Письма епископа Феофана (Говорова) к разным корреспондентам за 1875–1893 гг. // АРПМА. Фонд свт. Феофана (Говорова). Оп. 24. Д. 41. Ед. хр. 4011. Л. 287. (Летопись. Т. 1. С. 566–567).

[6] АРПМА. Фонд свт. Феофана (Говорова). Оп. 24. Д. 41. Док. № 4011. Л. 297 об.; ХЧ. 1894. Ч. 2. С. 106–107; Феофан (Говоров), свт. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем: из неопубликованного. С. 122–123 (Летопись. Т. 1. С. 610–611).

[7][7] Феофан (Говоров), свт. Слово на Пятидесятницу // Любовью назидая. Слова и проповеди. М.: Правило веры, 2018.С. 306.

[8] Там же. С.308-309.

[9] Там же. С.309.

[10] Там же.

[11] Там же. С.310.

[12] Там же. С.313.

[13] Там же. С.319.

[14] Там же. С.320.

[15] Там же. С.321.

[16] Там же.

[17] По мысли свт. Феофана, чистый дух человека, «сочетанный с телом», соединяется, как подобное с подобным, и с Духом Божием.

[18] Феофан (Говоров), свт. Слово на Пятидесятницу // Любовью назидая. Слова и проповеди. М.: Правило веры, 2018.С. 325.